— Ему перчатки не нужны, Анита, потому что он сейчас уйдет.
— Нам пришлось парковаться слишком далеко, чтобы я могла дойти одна. Я не могу его отослать обратно через стаю репортеров.
— Можешь, — заверил меня Дольф.
Наконец я натянула последний палец. Джейсон согнул и разогнул руки.
— Как это получается, что они и гладкие, и шероховатые одновременно?
— Так всегда получается — не знаю почему.
— Его здесь не будет, Анита, ты слышишь?
— Если он сядет на крылечке, они нащелкают его фотографий. Если его кто-нибудь узнает — ты что, хочешь газетных шапок о нападении вервольфов на предместье?
Я отработанным движением надела перчатки.
— Ух ты! — воскликнул Джейсон. — У тебя так это ловко получается, что даже выглядит просто.
— Анита! — Дольф уже почти орал.
Мы оба оглянулись на него.
— Дольф, совершенно нет необходимости кричать, я тебя отлично слышу.
— Так почему он еще здесь?
— Я не могу отослать его к машине. Сидеть на крыльце он не может. Где ты хочешь, чтобы он был, пока я буду осматривать место преступления?
Он сжат огромные руки в еще более огромные кулаки.
— Я сказал, что здесь его не будет. А где он будет, меня не колышет.
Я сделала вид, что не замечаю его злобы, потому что реагировать на нее — ни к чему хорошему бы не привело. Он в скверном настроении, на тяжелом месте преступления, а в последнее время Дольф не питал к монстрам особо нежных чувств.
В кухню вошел Мерлиони. Он остановился в дверях между кухней и столовой, будто ощутил напряжение.
— Что тут случилось?
Дольф ткнул пальцем в сторону Джейсона:
— Выгнать его к чертям.
Мерлиони посмотрел на меня.
— Не на нее смотри, мать-перемать, а на меня!
Злость шипела в его голосе раскаленной сковородой. Он не орал, но это было и не надо.
Мерлиони аккуратно обошел Дольфа и взял Джейсона за локоть. Я остановила его, положив на его руку свою в перчатке.
Мерлиони оглянулся на Дольфа и чуть подвинулся в сторону — с линии огня, как я думаю.
— Здесь задний двор есть? — спросила я.
— А что? — осведомился Дольф голосом низким и рычащим. Не зверским, а просто злым.
— Мерлиони может его туда проводить. Он не будет в доме, но его не увидят репортеры.
— Нет, — возразил Дольф. — Его здесь не будет. Даже духу его не будет.
Головная боль стала возвращаться, запульсировала где-то в глубине, но это было только предвестие худшего.
— Дольф, я слишком хреново себя чувствую, чтобы переносить такую хрень.
— Какую хрень?
— Твой расизм насчет всех, кто не лилейно-бело-человеческий, — ответила я голосом усталым, а не злым.
— Убирайся.
— Что ты сказал?
— Убирайся. Прихватывай своего дрессированного вервольфа и мотай домой.
— Сволочь ты.
Он глянул на меня таким взглядом, от которого взрослые полисмены годами бы по ночам писались. Я слишком устала, и слишком мне было противно, чтобы даже глазом моргнуть.
— Я тебе сказала, когда ты меня разбудил, что мне хреново и я вести машину не могу. Ты согласился, чтобы я взяла с собой водителя, пусть и штатского. Ты не сказал, что это должен быть человек. И когда я сюда притащилась, ты меня отсылаешь домой, не дав даже взглянуть на место преступления?
— Да. — Дольф чуть не поперхнулся этим коротким словом.
— Так вот, нет.
— Это убийство расследую я, Анита. Я здесь распоряжаюсь, кого допустить, а кого нет.
Наконец-то я тоже начала злиться. Что-то можно своим друзьям позволять, но есть край. Я встала перед Джейсоном вплотную к Дольфу.
— Я здесь не из твоей милости, Дольф. Я — федеральный маршал, и я имею право расследования любого преступления с противоестественной подоплекой, если считаю это нужным.
— Ты отказываешься выполнять мой прямой приказ?
Он заговорил очень спокойным голосом, даже пустым, и мне следовало бы испугаться еще сильнее, да только я не боялась Дольфа. Ни раньше, ни сейчас.
— Если я считаю, что твои приказы идут во вред расследованию, то да.
Он шагнул ко мне. Навис надо мной, но это было мне привычно — надо мной нависают многие.
— Никогда, Анита, никогда не смей упрекать меня в непрофессионализме.
— Тогда веди себя как профессионал.
Он сжимал и разжимал кулаки, опустив руки вдоль тела.
— Ты хочешь видеть, почему я не допустил его на место преступления? Хочешь видеть?
— Да, хочу.
Он схватил меня выше локтя. Не помню, случалось ли Дольфу до того меня трогать. Он застал меня врасплох, и только когда он наполовину протащил, наполовину провел меня через кухню в столовую, я стала реагировать. Обернувшись, я замотала головой, глядя на Джейсона. Ему это не понравилось, но он снова прислонился спиной к ящикам. Мелькнуло потрясенное лицо Мерлиони, и мы оказались в столовой.
Дольф тащил меня к лестнице, и когда я споткнулась, он не дал мне времени встать, а втащил по лестнице — в буквальном смысле слова.
За нами открылась дверь, и кто-то позвал:
— Лейтенант!
Кажется, я узнала голос, но не могу точно сказать, и не было времени оглядываться — я слишком была занята тем, чтобы не ободрать ноги.
Мне трудно было встать на высоких каблуках, головная боль пульсировала в полную силу, и мир весь дрожал.
— Дольф, черт тебя побери! — смогла я наконец произнести.
Он открыл дверь и дернул меня, поднимая на ноги. Я зашаталась, а мир полетел к чертям в мешанине цветных и темных полос. Дольф держал меня своими ручищами за руки выше локтей, и только это не давало мне упасть.
Постепенно перед глазами прояснилось, будто складывалась какая-то видеомозаика. У дальней стены стояла кровать. На фоне голубой стены белые подушки, женская голова и часть плеч. Будто не настоящая, будто кто-то бросил на подушки театральный реквизит — фальшивую голову. Все остальное, от ключиц и вниз, было красной кашей. Не тело, а будто кровать макнули в темную жидкость. Кровь была не красная, а черная. Игра света, а может, это была не только кровь.