Лазоревый грех - Страница 100

100

Мне пришлось подумать, но я дала ему приблизительный отчет о времени за последние двое суток. На самом деле алиби на первое убийство я могла ему и не дать, но на второе очень постаралась.

Зебровски изо всех сил старался сохранить непроницаемое лицо копа, пока записывал мои слова. Вся беседа записывалась на пленку, но Зебровски, как и Дольф, любил заносить все на бумагу. Если подумать, эта привычка могла перейти к нему от Дольфа.

Дольф стоял возле стола, нависая над всеми нами, пока я рассказывала. Зебровски уточнял мелочи, стараясь как можно точнее определить время.

Джейсон сидел так тихо и неподвижно, как только мог. Руки он сцепил на столе, голову опустил вниз, время от времени кидая быстрые взгляды на нас всех, но не шевеля ни головой, ни телом. Как кролик в высокой траве надеется, что если сидеть очень тихо, то собаки его не найдут. Только эта аналогия должна была бы вызывать смех. Я в том смысле, что он — вервольф. Но не вызывала, потому что была точна. Быть вервольфом — это не защищает от людских законов, а обычно приносит вред. Иногда смертельный. Сейчас нам это не грозило, но обстоятельства могут и поменяться.

Оборотня, обвиненного в убийстве человека, ждал скорый суд и почти немедленная казнь. Если оборотень объявлялся одичавшим или вел охоту на людей, а полиция не могла его поймать, то суд выдавал ордер на ликвидацию — как на вампира. Все происходило почти аналогично. Вампир, подозреваемый в убийстве, но избегающий поимки и рассматриваемый как опасный для общества, удостоивался ордера на ликвидацию, выданного судьей. Подставить в эту формулу оборотня вместо вампира — и получается то же самое. Ни суда, ничего — только выследить и убить. У меня было несколько таких заданий. Не много, но было.

Несколько лет назад существовало движение, чтобы люди, пользующиеся магией, также становились объектами ордера на ликвидацию, но подняли вой слишком многие организации, занимающиеся правами человека. Я лично как человек, использующий магию, была довольна. Как исполнитель ордеров суда на ликвидацию я не знала, как бы я отнеслась к охоте на человека с последующим убийством. Мне случалось убивать людей, которые угрожали моей жизни или жизни дорогих мне людей. Но одно дело — самооборона, пусть даже превентивная, другое дело — исполнение приговора. Колдун или колдунья представали перед судом, если они люди, но в случае признания виновными в использовании магии для убийства смертный приговор выносился автоматически. Вердикт бывал обвинительным в девяноста девяти случаях из ста. Присяжным не нравилась сама мысль — отпускать человека, который может использовать магию для убийства. И одной из моих жизненных целей было никогда не попадать в суд.

Я знала, что Джейсон ничего плохого не сделал, но еще я достаточно знала о том, как работает система с теми, кто не до конца человек. Иногда невиновность мало что значит.

— Кто-нибудь может подтвердить указанное время? — спросил Зебровски.

— Несколько человек, — ответила я.

— Несколько, — повторил Дольф. Его передернуло от отвращения, и причин его я тоже не понимала. — Ты даже не знаешь, кто отец?

Я заморгала на него, как олень в свете фар.

— Не понимаю, о чем ты.

Он на меня посмотрел, будто я уже ему соврала.

— Детектив Рейнольдс нам сообщила свою маленькую тайну.

Я уставилась на него в упор. Он нагнулся над столом, а я стояла, и наши глаза были почти на одном уровне.

— И что с того?

Он то ли фыркнул, то ли закашлялся.

— Не только она упала в обморок на месте преступления, и не только ее стошнило.

Он говорил так, будто тыкал в какое-то больное место с хирургической точностью.

Я наморщила лоб, продолжая моргать.

— Извини, но о чем это ты? — Я действительно ничего не понимала.

— Не строй из себя скромницу, Анита, этого ты не умеешь.

— Я ничего из себя не строю, Дольф, я просто ни хрена не понимаю.

И тут мне стукнула в голову мысль, но это же не может быть? Не думает же Дольф... Я посмотрела на него и заподозрила, что именно это он и думает.

— Ты намекаешь, что я беременна?

— Нет, не намекаю.

Я чуть расслабилась. А не надо было.

— Я спрашиваю: ты знаешь, кто отец, или их было слишком много, чтобы угадать?

Зебровски встал. Он был так близко к Дольфу, что тому пришлось чуть подвинуться.

— Я думаю, тебе следует уйти, Анита, — сказал он.

Дольф продолжал сверлить меня взглядом. Я бы взбесилась, если бы не была так ошарашена.

— Мне случалось раньше блевать на осмотре места преступления.

Зебровски чуть подался от стола. У него был вид человека, который знает, что по рельсам летит поезд, и понимает, что никто не успеет вовремя убраться. А я все еще не думала, что дело так плохо.

— Раньше ты никогда не теряла сознание.

— Дольф, я была больна. Настолько больна, что не могла вести машину.

— А сейчас вроде бы оправилась, — сказал он голосом низким и рокочущим, наполненным гневом, который, кажется, у него сейчас все время держался под самой поверхностью.

Я пожала плечами:

— Наверное, вирус.

— И это никак не связано со следом клыка у тебя на шее?

Я потянулась к следу, но заставила себя опустить руку. Честно говоря, я о нем забыла.

— Я была больна, Дольф. Даже мне случается заболеть.

— А на синдром Влада ты еще не проверялась?

Я медленно вдохнула, медленно выдохнула и подумала про себя — хрен с ним. Дольф явно не собирался оставлять тему. Хочет поссориться? Я могу. Черт побери, простая, от всей души перебранка с криками меня сейчас очень манила.

— Я уже сказала, я не беременна. И мне плевать, веришь ты мне или нет, потому что ты мне не отец, не дядя, не брат и вообще никто. Ты был моим другом, но и это сейчас под вопросом.

100