Лазоревый грех - Страница 99

В последнем слове было больше накала, чем в лесном пожаре.

— Погоди, — сказала я. — Ты говоришь — изнасиловал?

— На месте первого убийства найдена сперма, — сказал Зебровски.

— Это где распятие? — спросила я.

— Нет, — отрезал Дольф. — Там, где разорванная женщина.

— При таком преступлении сперма может не означать изнасилования. Может быть, у него просто случился оргазм. Это псих, но реального контакта могло не быть. Я видела тело — там мало что осталось, чтобы сказать, было ли изнасилование. — Тут у меня мелькнула ужасная мысль. — Только не говорите, что нашли на голове.

— Нет, — покачал головой Зебровски. — По всей комнате.

Почти облегчение. Почти.

— Так почему Дольф сказал, будто это изнасилование?

— От второй потерпевшей осталось чуть побольше, — сказал Зебровски.

Я повернулась к нему:

— Не помню, чтобы меня информировали о втором нападении.

— Тебя не полагалось информировать, — сказал Дольф. — Верно, я позвал тебя на первое, но дважды я одной ошибки не повторяю.

Стараясь не обращать внимания на Дольфа, я глядела на Зебровски. Он одними губами произнес: «Потом».

Ладно, значит, Зебровски мне расскажет, когда рядом не будет Дольфа. Просто отлично. Насчет взбесившегося оборотня, который мотается по городу, я сейчас ничего сделать не могла, зато могла заняться текущим несчастьем.

— А что сказал Джейсон, когда вы его спросили, откуда царапины?

— Сказал, что мужчины не болтают на такие темы, — ответил Зебровски. — Хотя мне этот ответ показался неубедительным.

Я посмотрела на Джейсона — он пожал плечами, будто говоря: а что я еще мог сказать? Достаточно хорошо меня зная, он понимал, что мне неприятно было бы выносить сор из избы. И в этом он был прав — я не хотела бы, чтобы знали Дольф и Зебровски. Но мое смущение не стоит ареста Джейсона.

Я вздохнула и произнесла правду:

— Эти раны не нанесены защищающейся жертвой.

— Он исцарапан, Анита, и мы это засняли, — сказал Зебровски. — Дольф на первом месте преступления увидел у него царапины. Теперь их нет, зато есть свежие.

— Это я его изукрасила, — произнесла я равнодушно, потому что очень старалась говорить равнодушно.

Дольф то ли фыркнул, то ли засмеялся. Не нужны были слова, чтобы понять, насколько он мне не верит. Зебровски произнес вслух:

— Расскажи кому-нибудь другому, Анита, мы тебя лучше знаем.

Я закатала рукава и показала собственные заживающие царапины:

— Когда я испугалась, что слишком его исполосую, то вцепилась в себя.

У Зебровски глаза полезли на лоб:

— Блейк, ты всегда такая страстная?

— Тебе, Зебровски, никогда этого не проверить.

— Если это значит «да», я удовлетворен. — Он поднес руку почти к самым моим царапинам, но остановился и почти дотронулся до царапин Джейсона. — Надеюсь, секс был хорош.

Джейсон уставился в столешницу и очень постарался принять смущенный вид. Но при этом был очень собой доволен. У него это одновременно получалось.

— Вот вам и ответ, — сказала я.

Джейсон блеснул улыбкой, и младенчески-синие глаза заискрились.

— Как скажете, госпожа.

Я бросила на него исключительно зловещий взгляд, который ни на миг не пригасил его веселья.

Дольф отвалился от стены, подошел и вперился в мою руку.

— Не вешай мне лапшу на уши, Анита. Ты это сама поцарапала по дороге сюда, чтобы сделать ему алиби.

— Царапины не такие свежие, Дольф.

Он попытался схватить меня за руку, но я шагнула назад.

— Спасибо, мне не хочется, чтобы меня опять хватали.

Он перегнулся ко мне через стол, и Джейсон подал свой стул чуть назад, будто не хотел оказаться между нами.

— Врешь, — произнес Дольф. — Оборотень залечивает любые раны, кроме серебра и ран, нанесенных другим монстром, и залечивает быстро. Ты этому меня учила, Анита. Если бы это ты его поцарапала, уже бы все зажило.

— Не говорит ли та же логика, что, если бы царапины нанесла жертва, они бы тоже уже зажили?

— Нет, если это была вторая жертва. — Эту новость Дольф обрушил на меня как удар, каким она и была.

Я посмотрела на Зебровски:

— Я не могу обсуждать скорость заживления ран, если не знаю, когда они нанесены. Мне нужно знать время.

Зебровски открыл рот, но ответил Дольф:

— Зачем? Чтобы алиби было непробиваемым?

— Зебровски, я не вижу, как ты обращаешься к Дольфу, но как-то ты умудряешься, потому что каждый раз, когда я задаю тебе вопрос, ответ я получаю от него.

Я уже тоже наклонилась над столом.

— У него царапины старше твоих, Анита, — сказал Дольф, почти рыча. — Они сильнее зажили. В суде ты не Докажешь, что они получены одновременно.

— Он оборотень, и у него заживает быстрее. Я тебе это говорила, если ты не забыл.

— Ты признаешь, что с ним трахалась?

Я слишком разозлилась, чтобы дергаться от выбора слов.

— Я предпочитаю термин «вступила в интимные отношения», но если тебе так понятнее, то да.

— Если бы это было правдой, следы бы у него уже полностью зажили. Если ты человек, как ты мне постоянно говоришь.

Боль посередине лба будто пыталась пробить дыру изнутри наружу. И не создавала настроения для подобных обсуждений.

— Кто я и что я — не твое собачье дело. Я сообщаю тебе, что поцарапала его в пылу страсти. Более того, это скорее всего произошло именно в тот момент, когда случилось второе убийство. Можем тебе назвать время, если хочешь.

— Это было бы неплохо, — ответил Зебровски.

Он отодвинулся со стулом чуть подальше вдоль стола, но не покинул свой пост. И остался в таком близком соседстве с этой клокочущей яростью — на такое мало кто бы решился.