Зебровски отвез меня и Элсуорси в больницу, чтобы капитан Паркер имел возможность орать на нас обоих. Бейтс умер на операционном столе.
Зебровски пришлось придержать язык, поскольку сержант не превосходит капитана по званию. Я придержала язык, потому что ощутила в Паркере страх, что трудно было бы поставить ему в вину. Я думаю, что все мы были испуганы, все и каждый в этом коридоре. В этом номере. Каждый полисмен, каждая женщина в этом городе должны были сейчас бояться. Потому что, когда такое случается, разгребать все равно приходится полиции. Ну, полиции, да еще вашей покорной слуге — истребительнице. Мы все боялись, и следовало бояться.
С Ричардом я встретилась у него дома. Мы сидели на кухне у стола, как сидели когда-то во многие воскресные и субботние утра. Он пил чай, я — кофе. Он не смотрел мне в глаза, а я не знала, что говорить.
И он застал меня врасплох, когда сказал:
— Если бы ты держалась моих моральных принципов, Ашер уже был бы мертв или в Европе, навеки привязанный к этой чудовищной стерве.
Я без подсказки поняла, что «чудовищная стерва» — это Белль Морт.
— Верно, — ответила я, стараясь не выражать никаких эмоций. Я хотела приступить к делу, попросить Ричарда одолжить мне несколько вервольфов, но с Ричардом подход в лоб обычно плохо удается. Оскорбить его очень легко. А мне нужна была его помощь, а не очередная ссора.
— Я не понимаю, как ты могла дать им от тебя кормиться, Анита.
Наконец он поднял взгляд, и потрясающие карие глаза были полны такой болью и недоумением, таким страданием, что мне больно было в них смотреть.
— Мне трудно кидать камни в других, Ричард.
— Ты имеешь в виду ardeur.
Я кивнула.
— И я все равно не могу тебе позволить от меня питаться.
— Я понимаю, — ответила я.
Он всмотрелся мне в лицо:
— Тогда зачем ты здесь?
Неужто он думал, что я замыслила какое-то примирение со слезами, мольбу, чтобы он снова взял меня в свою постель? Такая мысль вызвала у меня одновременно и злость, и грусть, для которых у меня равно не было времени.
— Вервольф, который насиловал и убивал женщин, сегодня ушел от полиции.
— Я ничего такого в новостях не видел.
— Мы стараемся пока не сообщать.
— Так ты здесь по делу. — Голос его был тих.
— Я здесь, чтобы женщины больше не погибали.
Он встал из-за стола, и я на миг испугалась, что он сейчас уйдет, но он лишь снял грелку с чайника и подлил себе в чашку.
— Это не из моих волков, Анита.
— Я знаю.
Он повернулся, и первые намеки на злость появились в его глазах.
— Так чего же ты от меня хочешь?
Я вздохнула:
— Ричард, я люблю тебя. Может быть, всегда буду любить, но сейчас у меня нет времени для ссор.
— Почему именно сейчас нет? — спросил он, уже совсем разозленный.
Я открыла папку, достала первую фотографию и показала ему. Он нахмурился, прищурился, потом вдруг сообразил, что на фотографии, и отшатнулся с омерзением. И отвернулся.
— Зачем ты мне это показываешь?
— Он убил трех женщин в этом городе и с полдюжины в других странах. Это только те, о ком мы знаем. Сейчас он на свободе, выбирает новую жертву.
— Я ничем не могу здесь помочь.
— Я могу, если ты мне дашь несколько вервольфов, чтобы помочь его выследить.
Он посмотрел на меня, потом мимо меня, потому что я все еще держала фотографию.
— Выследить? То есть как собака?
— Нет. Собаки не могут выследить оборотня, они слишком боятся.
— Мы не животные, Анита.
— Нет, но в облике животного у вас нюх соответствующий, а мозги по-прежнему человеческие. Вы можете выслеживать и думать одновременно.
— Я? Ты ожидаешь, что это сделаю я?
Я покачала головой и отложила фотографию под низ стопки. Потом встала и разложила стопку на столе веером.
— Нет, но Джейсон сделает, и Джемиль сделает, если ты попросишь. Я бы назвала Сильвию, но она еще не настолько оправилась, чтобы делать хоть что-нибудь.
— Она бросила мне вызов и потерпела поражение, — сказал Ричард. Глаза его покосились на стол с фотографиями. — Убери это с моего стола.
— Он сейчас на свободе и готовится очередную женщину превратить в мясо.
— Ладно, ладно, бери Джейсона, бери Джемиля, бери кого хочешь.
— Спасибо. — Я встала, собирая фотографии.
— Не надо было этого делать так вот, — сказал Ричард.
— Как именно? — спросила я, убирая отвратительные снимки.
— Сурово. Ты могла просто меня попросить.
— И ты бы сказал «да»?
— Не знаю. Но эти снимки мне теперь покоя не дадут.
— Я видела натуру, Ричард, и вряд ли твои кошмары будут хуже моих.
Он бросился ко мне, как они умеют — размытое движение, неуловимое глазом, — и схватил за руку.
— Часть моего сознания считает, что это ужас, как и следует считать, но есть другая часть, которой эти картинки нравятся. — Его пальцы впились в мою руку. Останутся синяки. — Эта часть видит только свежее мясо!
Тихое рычание раздалось из оскаленных, белых, ровных зубов.
— Мне жаль, что ты так ненавидишь свою суть, Ричард.
Он резко меня отпустил и я чуть не упала.
— Бери всех волков, которые тебе нужны, и убирайся.
— Будь у меня волшебная палочка, чтобы сделать тебя человеком, Ричард, просто человеком, я бы ни секунды не думала.
Он смотрел на меня. Глаза выцвели до янтарно-волчьих.
— Я тебе верю. Но волшебной палочки нет. Я такой, как есть, и ничто никогда этого не изменит.
— Мне очень жаль, Ричард.
— Я решил жить, Анита.
Я посмотрела на него:
— Прости, не поняла?
— Я пытался умереть. Больше я не хочу умирать. Я собираюсь жить, что бы это ни значило.