Лазоревый грех - Страница 86

— Значит, ты все-таки солгала, — сказал Ашер, и на лице его почти не было выражения.

Мне неприятно было смотреть, как он в себе замыкается, но я не знала, как этому помешать.

— Нет, черт побери, это не была ложь! Это ты изменил правила, Ашер, не я.

— Я ничего не менял. Ты сказала, что мы будем вместе. Ты мне предложила вашу постель. Ты молила меня войти в тебя. Жан-Клод сказал, что твою милую задницу трогать нельзя, а глубина для удовольствия у тебя была заполнена. Так куда я должен был деваться?

Я постаралась не покраснеть — не вышло.

— Это говорил ardeur, и ты это знал.

Он отступил почти до края кровати и свалился на синие простыни, ухватившись за столб, чтобы не соскользнуть. Лицо его было пустым, но тело реагировало так, будто я его ударила, и я поняла, что сказала что-то не то.

— Я говорил, что, когда остынет ardeur, ты найдешь способ отвергнуть меня, отвергнуть это, — он показал на Жан-Клода и на кровать, — и ты именно так и поступила.

Оттолкнувшись от кровати, он встал, на секунду уцепился за деревянный столб, будто не был уверен, что ноги его выдержат, потом осторожно шагнул от нее прочь, почти шатаясь, потом сделал еще шаг, еще и еще. И каждый был увереннее предыдущего. Он шел к двери.

— Подожди! Не можешь же ты просто так уйти! — сказала я.

Он остановился, но так и остался стоять ко мне красивой спиной, когда ответил:

— Я не могу уехать, пока здесь Мюзетт. Я не дам ей повода забрать меня с собой обратно ко двору. Если я не буду никому принадлежать, она это сделает, и у меня не будет оснований для отказа. — Он потер плечи руками, как от холода. — Когда Мюзетт отбудет, я подам прошение о переводе к другому Мастеру города. Есть такие, которые согласятся меня взять.

Я подошла к нему.

— Нет, нет. Ты мне должен дать какое-то время подумать о том, что ты сделал. Так уходить нечестно.

Я почти дошла до него, когда он обернулся, и ярость на его лице остановила меня, как удар о стену.

— Нечестно? А честно, когда тебе предлагают все, что ты в этом мире хочешь и думал, что никогда уже не получишь, а потом вырывают у тебя из рук? А за что? За то, что ты сделал именно то, что тебе сказали, о чем тебя просили.

Он не кричал, но голос его дрожал от злости, и каждое слово втыкалось в меня раскаленной кочергой.

Перед лицом такой ярости я лишилась слов.

— Я не останусь, не могу остаться смотреть на тебя с Жан-Клодом. Я не могу видеть вас и быть отторгнутым от ваших рук, от ваших объятий, от вашей нежности. — Он закрыл лицо руками и издал тихий звук. — Быть с нами, любить нас — это значит поддаться на соблазн нашей силы. — Он оторвал руки от лица, и я увидела, как синеют его глаза — гнев восполнял недостаток крови. — Мне даже присниться не могло, что Жан-Клод этого не сделал. — Он посмотрел на второго вампира, все еще сидящего на краю кровати. — Как ты мог быть с ней так долго и устоять против искушения?

— Она очень твердо настроена против таких вещей, — сказал Жан-Клод. — По крайней мере она пожелала отдать тебе кровь. Я никогда не знал такого счастья.

Ашер нахмурился, и к его лицу это очень не шло. Хмурый ангел.

— Это меня до сих пор поражает, хоть я и знал. Но она дарует тебе свои чары, а я теперь не узнаю их никогда.

Все это было для меня слишком быстро.

— Жан-Клод понимает правила, и мы оба живем по ним. Правда, именно сейчас я готова была эти правила изменить, но Ашеру было об этом знать не обязательно.

Он покачал головой, рассыпав пену волос по плечам.

— Даже если бы я понимал правила, Анита, я не смог бы им подчиняться.

Тут нахмурилась я:

— Почему?

— Анита, мы не люди, как бы хорошо некоторые из нас ни притворялись. Но в нас не все плохо. Ты вошла в наш мир, но отказываешься от лучшей его части, видя только худшую. А самое ужасное — что ты отказываешь Жан-Клоду в том, что лучше всего в его мире.

— Что это значит?

— Он хранит тебе верность, но он не получает полного наслаждения ни от тебя, ни от кого-либо другого. — Ашер сделал жест, которого я не поняла. — Я вижу это выражение у тебя на лице, Анита, чисто американское выражение. Секс — это не просто сношение, даже не просто оргазм, и для нас это особенно верно.

— Почему? Потому что вы французы?

Он посмотрел на меня так серьезно, что моя попытка обратить все в шутку осталась не осуществленной.

— Мы вампиры, Анита. Более того, мы — мастера вампиров линии Белль Морт. Мы можем дать тебе такое наслаждение, какого не даст никто другой, и мы можем испытать такое наслаждение, которое недоступно никому. Согласившись себя ограничить, Жан-Клод отказал себе в огромной доле того, что делает мир терпимым и даже приятным.

Я посмотрела на Жан-Клода:

— И много ли ты придерживал?

Он не смотрел мне в глаза.

— Жан-Клод!

— Я не могу превратить свой укус в истинное наслаждение, как может Ашер. Я не могу подчинить себе твой разум полностью, как он.

— Я спрашивала не об этом.

Он вздохнул.

— Есть вещи, которые я умею и которых ты не видела. Я старался следовать твоим желаниям во всем.

— Ну а я этого делать не буду, — заявил Ашер. Мы оба повернулись к нему. — Анита всегда найдет причину, по которой не сможет открыто принять нас обоих. Она даже не позволяет своему единственному вампиру быть истинным вампиром. Как же она выдержала бы полное прикосновение двоих?

— Ашер! — начала я, но не знала, что сказать дальше. Знала я только, что у меня болит в груди и трудно дышать.

— Нет, ты всегда найдешь в своих мужчинах что-то недостаточно хорошее, недостаточно чистое. Ты приходишь к нам из нужды, даже из любви, но этого никогда не достаточно. И ты никогда не позволишь нам быть достаточными даже для себя. — Он снова покачал головой, и вспышка золотистой радуги заиграла под светом. — У меня слишком хрупкое сердце для таких игр, Анита. Я тебя люблю, но я не могу так жить, не говоря уже о том, чтобы так любить.